В зале филармонии встретились Чайковский и Брамс
19 и 20 декабря Воронежский академический симфонический оркестр исполнил произведения двух великих современников. Прозвучал Второй фортепианный концерт Чайковского и Третья симфония Брамса. Солист — Борис Березовский, дирижер — Игорь Вербицкий.
Брамс и Чайковский – сочетание этих имен на афише всегда будоражит воображение. Во-первых, тем, что это композиторы экстра-класса. Во-вторых, и, возможно, в-главных, потому что их принято считать антагонистами. Общеизвестно, что Петр Ильич Брамса недолюбливал, о чем неоднократно высказывался в письмах и рецензиях: «Он (Брамс)… как будто задался специальной целью быть непонятным и глубоким; он точно дразнит и раздражает ваше музыкальное чувство, не хочет удовлетворить его потребностей, стыдится говорить языком, доходящим до сердца».
Сам Чайковский никогда не прятал своих чувств и не стыдился душевных порывов. И Второй фортепианный концерт в этом отношении ничуть не уступает другим его произведениям, хоть и не так часто звучит со сцены, как Первый.
Борис Березовский играет мощно, с исполинским размахом, донося до слушателя то, что сам Чайковский считал в музыке самым важным – душевный порыв и полное раскрытие чувств. Это проявляется и в эффектной первой части с виртуозной сольной каденцией в середине сонатного Allegro, и особенно заметно во второй – возвышенной лирике Чайковского, в чем-то интонационно близкой молитве Ave, Maria, где равноценными партнерами Березовского выступили солисты оркестра Яна Мирошникова (скрипка) и Елена Мешкова (виолончель). Ну а третья – безудержная в своей радостной стихии – попросту чуть не заставила пуститься слушателей в пляс.
По традиции, Борис Березовский получил на память книгу о Воронежском академическом симфоническом оркестре, которому в 2020 году исполнилось 95 лет. Ответной благодарностью пианиста стал прекрасный бис – три пьесы из «Времен года» Чайковского.
А что же Брамс с его чистотой и гладкостью письма, которая так раздражала Петра Ильича? К слову, Чайковский в своих оценках был не одинок. В конце XIX века среди любителей музыки бытовало мнение, что Брамс – слишком «умозрительный» композитор и его симфоническая музыка трудна для понимания. Надо отдать должное справедливости Чайковского, который, хоть и отказывал Брамсу в задушевности, не мог не признавать в нем высочайшего профессионала, мастера симфонического письма, пренебрегающего внешними эффектами.
Третья симфония – яркий тому пример. В ней есть и героика, и патетика, и столь милая сердцу Петра Ильича широта души – только сдержанная, не напоказ. А знаменитая третья часть симфонии Брамса своей внутренней невысказанной печалью родственна симфонической лирике самого Чайковского. И здесь трудно не согласиться с Томасом Манном, который в своем романе «Доктор Фаустус» утверждал, что «между современниками — даже столь различными по своей природе, как Чайковский и Брамс, — взаимосвязь существует уже в силу того, что они современники».
Фото: Наталья Коньшина
